Кромешник - О`Санчес

Улица пустынна. Вдруг, откуда ни возьмись, по ней идёт человек. В костюме без галстука, руки свободны, шаг спокойный… мама родная, это же ОН! Откуда он взялся? До «Коготка» ему метров двадцать… пальцы нервничали, раз-второй не по той цифре ударили, Эл замордует, если не успеем предупредить, господи, откуда он нарисовался, что никто не видел, не предупредил на подходах… Фу-у-х, пронесло! Тормознулся с Гнедыми. Эл, Эл, он здесь…

Хитрые Гнедые давно уже подъехали к «Коготку», но входить не стали, предпочли сидеть в своём моторе, невидимые за тонированными стёклами. Наружная охрана видела, что автомобиль – «свой», привычный, внутрь и не заглядывала, а гости Арбуза и сам он не удосужились выглянуть на улицу, чтобы лично проверить обстановку. И как только Ларей обнаружил своё присутствие, Пер и Втор с ухмыляющимися рожами выскочили из мотора и заорали слова приветствия шефу.

Ларей ничем не выдал своего удивления (да и не удивился вовсе: прежде чем выскочить на улицу, Гек из укрытия минут десять внимательно изучал обстановку перед «Коготком», через лобовое стекло засёк и Гнедых), остановился, приобнял обоих за плечи. Перу при этом слегка врезал по загривку, и так, втроём, они подошли к двери, которая немедленно отворилась перед ними.

Арбуз успел метнуть косяка в сторону хитрожопых подхалимов, но они – ноль внимания, фокус-то удался, отметились перед Лареем раньше всех.

– Бабы будут?

Арбуз в растерянности оглянулся на Сторожа, словно ища поддержки, но и тот смешался, не зная, как ответить.

– Гм, – Арбуз откашлялся, – только скажи, никаких проблем, но в первой части нашей программы они не предусмотрены.

– Обязательно скажу. Но попозже.

Свечи горели. Столовое серебро и саксонский фарфор как бы приобщали присутствующих к обычаям и стилю светского общества, и многим это очень нравилось. Арбуз специально проследил, чтобы тускловатое старинное серебро было надраено до блеска, а перед каждым из присутствующих обязательно лежала не только вилка и нож, но и ещё какая-то короткая вилка (Эл объяснил, что для рыбы).

Гек оглядел стол: всего было навалом. Салаты, шубы, винегреты, колбасы, ветчины, фрукты… В хрустальной глубокой вазе посреди стола чёрной горкой, килограмма на три, красовалась свежая икра, контрабандная, только что с побережья. И оливки есть, а Гек их очень любил, и соусы и горчицы черт те какие… А горячее, видимо, потом принесут. И среди всего этого великолепия сиротливо, соки и лимонады не в счёт, прижимались друг к другу три бутылки шампанского. На двадцать-то с лишним рыл.

– Ну, Эл, молодчага! Хорошо выглядишь, прямо как Дон Корлеоне на свадьбе дочери. И смокинг, и перстни, и бабочка… Только с бухаловым подкачал: парням пить нечего. Пошли кого-нибудь за коньяком, чтобы все как у людей было, ну в самом-то деле – смешно.

Арбуз засопел смущённо, сунул лицо за портьеру, загораживающую кухню, окликнул кого-то… Двое молодых парней в одинаковых чёрных костюмах выскочили в залу, каждый прижимал к груди по несколько бутылок. Гости оживлённо загудели.

– Штопоры, штопоры неси, одним не управиться. – Добровольцы захлопали пробками, уставляя стол обезглавленными панфырями – сплошь «Наполеон» и местный «Президентский», девять звёздочек… Шесть литров – для начала хватит.

– Теперь порядок. Эл, командуй.

Гек, естественно, устроился в торце стола. По правую руку от него разместился Арбуз, по левую – после короткой борьбы – Тони Сторож, рядом с ним Малыш, напротив Малыша – Ушастый, рядом с Ушастым Китаец, рядом с Китайцем Вик Кисель, напротив него и Китайца расселись Гнедые (Пер все ещё был красен после неудачной попытки захватить у Тони место поближе к шефу). Дальше сидели Фант, Ворон, Блондин, Профессор, Шустрый и так далее, помельче калибром и стажем совместной работы. Должен был приехать из Картагена Сим-Сим, там обосновавшийся после освобождения, но валяется в госпитале с перитонитом. Красный прислал поздравления, роскошный гобелен местного производства и горячие извинения: никак не отъехать – дела…

По знаку Арбуза расплескали шампанское на дно больших фужеров, кое-кто нерешительно потянулся к коньяку… Гек тронул за локоть Арбуза и встал.

– Сидите, это я чтобы удобнее речь было толкать. Коньяк налить… По полной. Рад вас видеть ребята, в добром здравии и на воле. За встречу! – Гек налил шампанское в рюмку, какую остальные задействовали под коньяк; когда пена осела, вина в ней осталось едва ли на треть, но никто этого тактично не заметил и не напомнил, что шеф сам первый и нарушил свою команду «по полной». Все вскочили с рюмками в руках.

– За Ларея!…

– С возвращением!…

– За волю!…

– За шефа!… (Фант выкрикнул, зараза упрямая…)

Выпили. Сели. Гек опрокинул свою рюмку единым махом, сморщился, ухватил бутылку за длинное горло:

– «Дом Периньон». Ну и кислятина. Где кока-кола? Плесни, Тони.

Ушастый тотчас проглотил недопрожеванную закуску, отхлебнул. Точно, аж скулы сводит. Ну, Эл, тамада хренов, мог бы ради такого случая и на полусладкое расстараться, не досмотрел… А Фант – ничего, коньяк пить не пьёт, а шампанское потягивает, как будто так и надо, с понтом дела, нравится ему. Образованный…

Гек медленно жевал салат из свёклы с селёдкой, «курицей морскою», и поочерёдно разглядывал своих драбантов. Все дружно увлеклись разглядыванием тарелок и их содержимого, нет-нет да и прокидывая быстрый взгляд на угрюмого шефа – молчит, думает о чем-то. Рассердился, что ли?

Ребята взматерели. Молодёжи почти нет: Фанту возле тридцатника, Элу с Тони под сорок, столько же Китайцу. Малышу тридцатник, Киселю немногим больше… Ворон молод и Блондин, но опять же относительно, четвертак уж разменяли мальчишечки… И все привыкли к самостоятельной жизни, когда над душой никто не висит. Одной рюмки мало, напряжены, веселье не клеится.

– А ну, ещё по одной! Эл, распорядись… За тех, кого уж нет с нами. Помянем ребят, земля им пухом. Всех не перечислить, а пусть каждый молча вспомнит тех, кто по сердцу, оно и правильно будет. – Гек налил себе кока-колы, то же сделали искательные Гнедые, Фант долил к себе в бокал остатки шампанского из последней бутылки, остальные предпочли коньяк.

– Джеффри! – Фант поперхнулся и вытянул шею в его сторону. – Ты «Коготок» простукивал перед банкетом? – Арбуз и Фант одновременно затрясли головами: ещё бы, почти неделю подряд Фант со своими ассистентами изгалялся, перепробовал на стенах «Коготка» и в округе весь свой арсенал – чисто абсолютно.

– Хорошо. Не то что бы тайны какие обсуждаем, а не люблю, когда всякие лягавые лезут в морду грязными когтями. Блондин, э-э, Джек, ты Сим-Сима и Луня последний видел? Пойдём, расскажешь мне, что там и как. Эл, комната есть?… Когда горячее подадут?… Да мы за пятнадцать управимся, только я вилку возьму и крабовый салат. Парни, кушайте как следует, не скучайте, я скоро вернусь…

Блондин числился паршивой овцой в своём этническом стаде, ибо он был сицилийцем, рождённым в Бабилоне, а принял для себя урочий образ жизни. Невысокий, чернявый, он был тих и свиреп, когда дело доходило до крови, незаметен и молчалив, когда касалось всего остального. После знаменитой резни, которую некогда учинил покойный Дядя Джеймс, сицилийская звезда навсегда потускнела на уголовном небосклоне Бабилона. Время лечит раны; сицилийская диаспора продолжала жить, плодить уголовников из своей среды и импортировать из-за обеих сторон океана, но сфера их деятельности, как, впрочем, и у корсиканцев, отныне не пересекала языковой барьер. Все родственники Блондина по мужской линии сгинули в кровавых разборках, и его ждала та же участь, но, чтобы принять свой крест и отнести его на кладбище, Блондину следовало жить среди земляков по законам своего народа. Он же, в возрасте шестнадцати лет, вместе с первым сроком за взлом магазина, принял другую судьбу и другую жизнь. Гек приметил его давно, ещё на одной из пересылок, когда двадцатилетний Блондин собрался убить вертухая «за оскорбление матери», взяв тем самым подрасстрельную статью. Гек объяснил ему, что таким образом не успокоить всех матершинников страны, и своей властью запретил отчаянному нетаку вершить праведный суд. Для этого пришлось-таки серьёзно его избить (без членовредительства) и главное – убедить его в неправильности подхода к жизни. Гек угробил три дня, чтобы Блондин не склонился, не сломился перед силой, а нутром прочувствовал справедливость Гековых доводов. Конечно, Геку здорово помогло знание сицилийских традиций и укладов, хотя ни жестом, ни словом он не показал Блондину (Сальваторе Марино), что имеет представление о Сицилии. Как бы то ни было – Блондин уверовал. Ему не хватало, видимо, авторитета, который он мог бы принять и поставить над собой, Ларей занял эту нишу.

На воле в Бабилоне, как ни странно, Блондин действовал как бы по информационной части, комплексно дополняя епархию Фанта: в его задачи входила организация информаторской, агентурной сети. Бары, притоны, мельницы, публичные дома, букмекерские точки и прочие злачные места города кишели стукачами и агентами. Одни работали на Контору, другие на Службу, третьи на крупные банды (случались и совместители, но век их был не долог, как правило). А Блондин внедрял и прозванивал своих людей, по возможности – «чистил» чужих… Держался он Малыша и Ушастого, хотя и с Арбузом и Сторожем имел постоянные контакты. Он очень уважал познания Фанта и недолюбливал Гнедых. Стукнуло ему недавно двадцать пять лет, и таланта по своей линии было ему не занимать. В силу этого (а также и благодаря протекции Ларея) он был заметным человеком, имел вес, так сказать, но поскольку не желал до конца принимать для себя гангстерские обычаи, понимая себя уркой, то и продвинулся меньше, чем мог бы рассчитывать при другом мировоззрении.